— Мне было 11-12 лет, я был на приёме в нашей детской поликлинике, — вспоминает юноша. — Здание было новое, современное по тем временам. Но из-за того, что на входе не было противоскользящего покрытия, одна из мамочек поскользнулась и чуть не упала. И пока я сидел в бесконечной очереди, своим детским умишком пытался разрешить когнитивный диссонанс. С одной стороны — детская поликлиника, где лечат, а не калечат. С другой — всё здесь так неудобно и даже небезопасно. Программы «Доступная среда» тогда в России не существовало, в недрах официальных бумаг было только определение «безбарьерная среда».
Всё это подросток выяснил, когда пошёл в библиотеку за информационной помощью. Надо же было ответить самому себе на два извечных русских вопроса: «кто виноват?» и «что делать?»
— В первую очередь я столкнулся с полной информационной изолированностью Нарьян-Мара. Помните, какой тогда был интернет? Может, смешно звучит сейчас, но в 2007 году поход в библиотеку был единственным шансом найти нужную информацию, — вспоминает Виталий Хабаров. — И я отыскал «Конвенцию ООН о правах инвалидов». Тогда был инородный международный документ, который в России ратифицировали лишь в 2012 году. Фраза из конвенции запала в сознание: «человек с ограниченными возможностями здоровья имеет полное право перемещаться и получать все услуги, как и здоровый человек». Эта формулировка стала удивительным открытием. В те времена для таких как я единственными доступными развлечениями в Нарьян-Маре были новогодние утренники социальных служб и мероприятия, организованные клубом «Анориди» («Надежда»).
«Конвенция о правах инвалидов» стала для мальчишки из заполярной глубинки настоящей Библией, вселяющей веру.
— Какое-то время ушло, чтобы прочитать и понять документ, — усмехается молодой человек. — В 12 лет это непросто. Я его особо и не понял тогда, если честно. Мне кажется, что все официальные документы составляются так, чтобы никто ничего не понял. Это такой шифр для своих.